По пути к нам присоединились матушкины родители: принц Маврикий и принцесса Августа Саксен-Альтенбургские, мы их называли “Опапа” и “Омама”. Я слышал от матушки, что дедушка Маврикий, который со стороны моей матери был правнуком императора Павла I, и великий князь Николай Николаевич Старший, который был его внуком, были очень похожи друг на друга. В эти годы мы все еще говорили только по-русски, а дедушка и бабушка не знали русского языка, но все же мы с ними как-то объяснялись. Веве принесло нам большую пользу, и в июне мы вернулись восвояси.

Иоанчик и я подрастали, и родители решили, что пора, чтобы подле нас был мужчина, а не один только женский элемент. К нам поступил студент-медик, окончивший Духовную академию и прислуживавший в церкви Мраморного дворца. Я назову его Тинтином, как называла его наша матушка. Когда Тинтин пришел к нам в первый раз, Иоанчик попросил его, чтобы он рассказал ему “сказку про молебен”.

Тинтин ходил с нами гулять и играл с нами. Кажется, это он научил нас читать и писать, а также и арифметике. Бабушка же возмущалась, что к нам поступил “псаломщик”.

Весной 1892 г. нас для укрепления здоровья отправили в Афины, к королеве Ольге, нашей любимой тете Оле. Мы приехали к ней в Страстную Субботу и попали в объятья громадной королевской семьи. Наши двоюродные братья были уже взрослыми, кроме Андрея, которому было 11 лет, и Христофора, который был на год моложе меня. Мы прожили в Афинах четыре недели, проводя все время на воздухе; нас возили на берег моря, в Фалеро, где был хороший пляж. Там мы бегали по песку и собирали ракушки. Мужа тети Оли, короля Георга I, мы называли дядя Вилли. Он был лысый, с большими усами, и однажды, во время завтрака, когда за столом было много народу, Иоанчик вдруг расшалился и хлопнул греческого короля по лысине. Это ему даром не прошло, и он был строго наказан.

В мае мы со всей королевской семьей пошли на королевской яхте “Сфактерия” в Венецию, где задержались на несколько дней и, расставшись с греческими родственниками, поехали в Виши, где лечился наш отец, а затем – в Париж. Как раз перед тем отец, по приказанию императора Александра III, ездил в Нанси на свидание с президентом Французской республики Сади Карно. Французы из этого свидания сделали большой шум и впоследствии отец говорил мне, что император Александр III остался этим недоволен. Очевидно, государь хотел, чтобы свидание отца с президентом прошло менее заметно. Отец предвидел, что при нашем проезде через Нанси его там будут опять чествовать, и решил проехать Нанси незаметно. Поэтому по дороге мы вышли из поезда и поехали на лошадях. Но на вокзале Нанси отца все же узнали и студенты устроили овацию, забросав нас цветами. Нам приказали завесить окна вагона, но отец был вынужден показаться толпе и раскланяться. Ему это было очень неприятно, он знал, что строгий император Александр III будет недоволен, но ничего не мог поделать.

Посетив родину Орлеанской Девы, Домреми, погостив в Альтенбурге у “Опапа” и “Омама”, мы через Вержболово вернулись в Россию.

15 ноября 1892 года родился брат Олег. Это радостное известие застало нас играющими в биллиардной; мы сейчас же надели наши игрушечные шашки и побежали вниз, к родителям. В большой гостиной мы застали духовника нашего отца, священника Арсения Двукраева, приехавшего дать молитву Олегу. Это был седой старик в золотых очках, выглядел он очень строгим, и я его побаивался. Когда мы входили в гостиную, он стоял перед большой картиной Распятия испанской школы и внимательно ее разглядывал. Увидя нас, он нас благословил и велел нам почаще смотреть на эту картину.

Перед тем как войти к матушке, нам приказали снять шашки. Мы вошли в спальню вместе с отцом Арсением. Как сейчас, я вижу матушку, лежащую в постели, и отца Арсения с Олегом на руках, читающего молитву перед киотом, освещенным лампадой. Я же стою подле постели и рассматриваю только что мне подаренную английскую книгу с картинками, изображающими английские войска.

Следующим ребенком моих родителей был брат Игорь, родившийся в 1894 г. Весной, перед его рождением, случился пожар в Стрельне в детской, в которой жили Татиана, Костя и Олег. Подняла тревогу подняня Паша, слава Богу, детей вовремя вынесли. Пожар произошел от керосиновой лампы, прогорел потолок детской. Когда родился Игорь, отец пришел в нашу большую спальню объявить нам об этом. Он был в белом кителе: когда матушка рожала, он всегда надевал белый китель. Он послал к государю своего шталмейстера, барона П.А. Рауш фон Траубенберга, известить его о рождении Игоря. Когда Рауш ждал приема в коттедже в Александрии, попугай, находившийся по соседству, повторял: “Кончено! Кончено!” Это произвело на Рауша очень неприятное впечатление, потому что в то время было известно, что государь серьезно болен.

Государь Александр III иногда приезжал в Стрельну к бабушке, которой он очень благоволил. Я помню, как-то раз он приехал на линейке, на которой сидят друг к другу спиной. Линейка была запряжена четверкой цугом, с форейтерами, одетыми наподобие французских кучеров почтовых дилижансов, в низких цилиндрах, зеленых с красным куртках и ботфортах. С государем и государыней приехало много родственников, съехавшихся на свадьбу великой княгини Ксении Александровны. Тут была сестра государыни Марии Федоровны, принцесса Валлийская (впоследствии английская королева Александра) с дочерьми Викторией и Мод и наши греческие родственники, а также и Ольга и Миша (сестра и брат будущего государя Николая II). Бабушка их принимала в своей большой розовой гостиной. Статуэтки, зайчики и собачки, украшавшие комнату, – все было выкрашено в розовый цвет, бабушка его очень любила. Она сидела в гостиной, в соломенной будке, такой, какие ставят в садах. Императрица сидела против нее, в такой же будке; молодежь, приехавшая с их величествами, была очень весело настроена.

Свадьба великой княгини Ксении Александровны с великим князем Александром Михайловичем состоялась летом 1894 г. в Петергофе. Нас с братом на свадьбу не взяли: нас держали очень строго и считали слишком маленькими, чтобы возить на такие торжества. Мы смотрели, как наши родители уезжали из Стрельны на свадьбу. Матушка была в русском платье, то есть в сарафане-декольте, с длинным шлейфом, а отец – в флигель-адъютантском мундире, Александровской ленте и с Андреевской цепью. Самый орден Андрея Первозванного, висевший на цепи, и Андреевская звезда были усыпаны бриллиантами.

На свадьбе произошел забавный случай: после венчания был момент, когда семейство отдыхало. Великий князь Михаил Николаевич сел в кресло и заснул, а великий князь Павел Александрович и дяденька стали подле него изображать служение благодарственного молебна: дядя Павел за священника, а дяденька – за диакона. Они вообще любили изображать богослужение. Когда они дошли до слов Евангелия, Михаил Николаевич вдруг проснулся и, думая, что он присутствует на богослужении, перекрестился. Затем, придя в себя, он рассердился и, плюнув, крикнул: “Тьфу, дураки!” Этот случай рассказал мне бедный дядя Павел во время одной из наших прогулок по тюремному двору, в августе 1918 года, в Доме предварительного заключения.

Вечером в день свадьбы, когда Александр Михайлович и Ксения Александровна ехали на тройке в Ропшу и переезжали по мосту через канавку, близ Ропшинского дворца, лошади испугались людей, стоявших по сторонам дороги с зажженными факелами. Экипаж опрокинулся на мосту, и они оказались в грязной канаве. В ужасном виде, совершенно грязные, они пришли во дворец, где их встречал с хлебом-солью главноуправляющий Уделами князь Вяземский.